“Боже мой, когда я стал таким голубым?” (с)
Ранним утром небо было затянуто низкими грязно-серыми тучами. Казалось, весь день будет таким же грязно-серым. Но внезапно на востоке тучи рассеялись, и показалось белое осеннее солнце. И мир сразу стал черно-белым. Без полутонов. Без компромисов. Он выставил на всеобщее обозрение все свои недостатки и потребовал взамен того же. Разрушив свою иллюзию, он отнял у людей возможность строить их собственные миражи. Своим безапелляционным светом и пугающе откровенной тенью очертил каждую морщину, каждый нарыв, каждую уродливую бородавку на лице человечества, искривленном от бессилия. Мир отобрал так громогласно неприемлемые, но в глубине души – отчаянно любимые полутона. Яркие краски стекали по лицам и стенам, отправляясь в новое для себя путешествие в мировой океан, который сначала стал бурым, а потом – ослепительно белым, даже белее, чем молоко. Белое и черное, все и ничего. Два флакона, а в каждом – жизнь и смерть, добро и зло, вера и безверие, порядок и анархия, вздор и истина. Хаотично смешанные, сливающиеся в одну неделимую субстанцию.

Миру не хватало упорядоченности радуги.